— Так в этих листовках написано? — спрашивает писарь.

— Так написано в ходе человеческой жизни. И горе тому, кто этого хода не понимает или не хочет понимать.

— Нет, брат Андрей, горе тому, кто понимает жизнь навыворот и поддается на удочку разных политических мошенников.

В результате этого спора писарь Дулеба пришел к убеждению, что учитель стал Жертвой "разных политических мошенников", а у Лобановича окончательно сложилось мнение о писаре как о человеке, который закостенел в своих взглядах на вещи и которого надо остерегаться. Каждый из них пожалел другого, исходя из своих взглядов.

На прощание писарь сказал:

— Так заходи в свободное время. А что мы немного поспорили, так это, может быть, и хорошо. Во всяком случае, я буду утешать себя мыслью, что мои слова пойдут тебе на пользу.

— А я буду надеяться, что и мои слова найдут место в твоей голове.

— Нет, брат, — крутит головой писарь, — яйца курицу не учат.

— Но курица все же из яйца вышла.

— Но яйцо снесла курица!.. Нет, Андрей, шутки в сторону! Помни, что я тебе сказал. Со мной ты можешь говорить все, что хочешь: это все будет между нами. Лихо может прийти с другой стороны. Ты еще не знаешь людей. Тот, за кого ты распинаешься сегодня, продаст тебя завтра. И деньги возьмет, и магарыч выпьет. Вот тогда и поймешь ты "ход жизни"… Но этого пусть не случится.

После шумного и довольно нервного спора в комнатке Лобановича стало как-то необыкновенно тихо, и в этой тишине весь окружающий мир как бы преобразился, и даже стены, печь и дверь, немые свидетели горячего разговора, казалось, выглядели теперь по-иному.

Некоторое время Лобанович прислушивается к тишине, словно хочет постичь скрытый смысл ее, но слышит только шум и звон в своих собственных ушах. Начинает прислушиваться к самому себе и пытается взглянуть на себя со стороны, как на какого-то постороннего человека. Он замечает, что у него есть сердце, и чувствует пульс его. А наступит же час, когда этот пульс замрет. Как-то холодно и неприятно становится от этой мысли, и думать об этом противно.

Учитель подходит к окну. За окном, возле самой стены, где стоит кругловерхий клен, теперь холодный и оголенный, густо-густо собирается мрак, словно темная ночь поставила здесь своего стража. Сквозь поредевшие деревья поповского сада бледно-зеленым пятном светится окно в квартире поповен. Еще глубже во дворе виднеется и окошечко дьячка, словно волчий глаз. И кажется, далеко-далеко от жизни, в заброшенном уголке ее, мигают эти окна. Неприветливо там и тоскливо.

Он отходит от окна и медленно шагает от стены к стене. Кухня давно успокоилась, и только сейчас начинает кугакать дитя. Это Кирила, сын Ганны, родившийся в кладовке, заявляет о каких-то своих правах. Ворочается Ганна и что-то ласково-ласково гнусавит своему маленькому сыну. Недовольная поведением брата, просыпается и Юста. Она сердито что-то говорит, — видно, злится на Кирилу, который мешает ей спать.

— Спи ты, лихо твоей матери! — придушенным голосом, чтобы не потревожить учителя, напускается Ганна на Юсту. И в кухне снова воцаряется тишина.

Лобанович вспоминает день, когда родился у Ганны сын, и удивляется, что она осталась в живых. Тогда он привез ей из Пинска полбутылки водки, чтоб было чем угостить бабку. Отец Николай, услыхав об этом, одобрительно отозвался о поведении учителя и в свою очередь, чтобы не уступить ему в доброте, прислал Ганне большой каравай на родины.

Один только дьячок Ботяновский по-своему объясняет поступки своего соседа.

Поздняя ночь. Лобанович вспоминает спор с Матеем Дулебой. Учитель верит, что писарь и в самом деле плохого ему не сделает, — ведь он, хотя и смотрит на вещи иначе, человек добрый и довольно бесхитростный. Лобановича только удивляет, что тайная работа выходит наружу, о ней уже ходят слухи. Ну что ж, нужно принять это во внимание и держаться более осторожно.

И, уже лежа в постели, он обдумывает, как бы лучше проводить работу в дальнейшем, а для того чтобы отвести следы, может, не помешало бы и действительно, как говорит писарь, наладить с его помощью небольшой хор?

XXIV

В январе 1904 года началась война с Японией.

И сама Япония и причины, породившие войну, были не очень хорошо известны широким кругам населения, особенно сельского. Крестьянский язык обогатился двумя словами: "Апония" и "апонцы". Но содержание этих слов многие представляли себе смутно, как смутным, неясным был и самый смысл войны.

Правда, и в темных закоулках необъятной России находились "храбрые" и чересчур понимающие политики-вояки, для которых все здесь было просто и ясно. Вся их мудрость и прозорливость воплощалась в двух коротких пунктах: 1) японцы — это макаки, или желтомордые обезьяны, 2) белый царь, царь-батюшка, намнет им шею так, как они того и во сне не видели, — ведь кто же не чувствовал на себе мощь царского кулака? При этом отважный политик-вояка, сидя в теплой комнате и попивая чаек с коньяком, сжимал кулак и грозил "япошкам".

Царь Николай сразу же подписал манифест, сообщая, что дерзкий враг напал ни с того ни с сего на нашу эскадру в Порт-Артуре, напал тайно, как вор, не предупредив, не объявив войны, за что и надо покарать его, вступиться за честь Андреевского стяга, а потому и объявляется японцам война. Выражая надежду на силу русского оружия, царь не забыл прихватить на свою сторону и господа бога. Он обращался к верным престолу дворянам и верноподданным крестьянам, призывая их выполнить свой долг и ожидая от них всяческого геройства, в котором у нас никогда недостатка не было.

Вслед за манифестом начались вспышки казенного патриотизма, но впечатление от них было весьма незначительное. Газетки казенного направления, находясь на содержании казны, старались раздуть патриотизм и посеять ненависть к японцам, не жалея красок, чтобы показать всю их азиатскую жестокость, все их ничтожество.

Героев и геройства, вопреки ожиданиям царя, было не так много. Настоящим героем оказался один только крейсер "Варяг". Где-то на море, возле Чемульпо, он столкнулся с японскими кораблями через несколько часов после того, как японцы напали на нашу эскадру в Порт-Артуре и сильно покалечили броненосцы "Цесаревич", "Ретвизан" и крейсер "Паллада". Сражался "Варяг" с превосходящими силами японской эскадры. Чтобы не сдаваться в руки врага, команда "Варяга" сама подорвала свой корабль и поддержала славу русского флота. Геройство "Варяга" всколыхнуло Россию. Замелькали имена генералов и адмиралов. Хотя они еще ничего геройского не совершили, но могли совершить, поэтому их и рассматривали как героев. Их было много: Алексеев, наместник царя на Дальнем Востоке, Безобразов (внешность этого генерала соответствовала его фамилии), Старк, Стессель, Ренненкампф, Грипенберг, Каульбарс, Бирдерлинг (он даже и героем оказался: упал с коня и вывихнул себе плечо), Мищенко (его считали сильным кандидатом в герои, но из этого ничего не вышло). А замыкал эту длинную цепь героев такой кит, как Куропаткин.

День клонится к вечеру. Начинает темнеть.

Лобанович проводит последний час в школе. За работой время проходит быстро. Не заметишь, как пробежит неделя. Учителю как-то весело и радостно, несмотря на целый день, проведенный в душном классе. Как-никак, время идет к весне. Большая половина школьного года осталась позади. И день заметно увеличился. Можно закончить занятия в школе не зажигая лампы.

Возле окна, что выходит в сторону железной дороги, учитель останавливается. По дороге мчится пароконный возок. В возке сидит писарь Дулеба. Это он едет из Пинска, везет почту.

Учитель думает, что ему надо сходить в волость — должна быть кое-какая корреспонденция, своя и школьная.

Возок сворачивает с дороги в сторону школы. Возле крыльца Авмень останавливает лошадей. Учитель отпускает учеников домой, а сам выходит на крыльцо.